Сняли гриф "Секретно" с некоторых дел 1937 года.
Не знаю, почему только сейчас.
И меня торопили в архиве, предупреждали, что могут снова засекретить: времена такие непонятные, советовали уложиться с ознакомлением до нового года.
Вот и торопилась.
Попасть в архив не сложно. Отберут паспорт, чтобы снять несколько копий, пока ты пишешь всякие заявления и заполняешь кучу анкет. Потом столько же бумажек на пропуск и допуск в библиотеку архива, потом подписи соберёшь. Вот и почти уже зашёл.
Из анналов на свет Божий появляется толстенное дело. Моё дело, хоть и затрагивало шестерых человек, содержало всего одну папку (очень увесистую).
Получаю рекомендации, как обращаться с документами, и приступаю.
Открываю. Ощущаю кончиками пальцев шершавую, толстую, пожелтевшую от времени бумагу, в одном месте заметила даже пятно крови. Охватывает дрожь, какая-то внутренняя жуть сковывает тело. Углубляюсь в чтение.
Чем дальше погружаюсь в ход следствия, тем страшней становится. Как будто сама присутствую на допросе. Ощущаю яркий свет лампы в глаза, крики следователей. Все эмоции и восклицания зафиксированы на бумаге. Давление на подсудимых возрастает. Сначала идет полное отрицание всего. На что-то даются утвердительные ответы. Подозреваемым казалось, что это совсем безобидные вопросы, тут можно спокойно и твёрдо говорить правду. Но потом эти ответы оборачиваются против подозреваемых. Дело нешуточное - людей склоняли к шпионажу. Завербованы японскими шпионами. Шесть священников с Дальнего Востока, имеющие отличные характеристики, имеющие связи с заграницей и огромный авторитет у прихожан, образованные, воспитанные, с богатой родословной.
Приводятся протоколы допросов и свидетелей, и протоколы обыска, опись всего, что нашли. Хотя, кроме почетных званий и наград, никаких существенных улик - это не останавливает следователей.
Следствие ведется с тщательным документированием. Вот и акт о сожжении 130 религиозных книги .
Занимаюсь делом не один день. Но каждый раз ощущение ужаса остаётся в течение всего дня. Я вся нахожусь под впечатлением , будто сама сижу на скамье, в меня кидают вопросами , кричат и ждут ответа.
Чем ближе к концу, тем больше утвердительных ответов. Отчаяние, боль, гнев - не передать, что я пережила вместе с этими осуждёнными. Вот и результат. Постановление. Оно отпечатано на пишущей машинке. А протоколы допросов написаны от руки.
Ужасный конец. Выписка из Протокола Заседания Особой Тройки при УНКВД - РАССТРЕЛЯТЬ.
И последний документ, входящий в эту жуткую папку 1955 года - реабилитация. Посмертная. Приговор был приведён в исполнение незамедлительно.
Заявление на копии, оплата.. и вот в руках держу белые современные листы, заверенные печатями и подписями начальника Архива, дух уже не тот. Но пережитые ощущения ещё долго дают о себе знать.
Не знаю, почему только сейчас.
И меня торопили в архиве, предупреждали, что могут снова засекретить: времена такие непонятные, советовали уложиться с ознакомлением до нового года.
Вот и торопилась.
Попасть в архив не сложно. Отберут паспорт, чтобы снять несколько копий, пока ты пишешь всякие заявления и заполняешь кучу анкет. Потом столько же бумажек на пропуск и допуск в библиотеку архива, потом подписи соберёшь. Вот и почти уже зашёл.
Из анналов на свет Божий появляется толстенное дело. Моё дело, хоть и затрагивало шестерых человек, содержало всего одну папку (очень увесистую).
Получаю рекомендации, как обращаться с документами, и приступаю.
Открываю. Ощущаю кончиками пальцев шершавую, толстую, пожелтевшую от времени бумагу, в одном месте заметила даже пятно крови. Охватывает дрожь, какая-то внутренняя жуть сковывает тело. Углубляюсь в чтение.
Чем дальше погружаюсь в ход следствия, тем страшней становится. Как будто сама присутствую на допросе. Ощущаю яркий свет лампы в глаза, крики следователей. Все эмоции и восклицания зафиксированы на бумаге. Давление на подсудимых возрастает. Сначала идет полное отрицание всего. На что-то даются утвердительные ответы. Подозреваемым казалось, что это совсем безобидные вопросы, тут можно спокойно и твёрдо говорить правду. Но потом эти ответы оборачиваются против подозреваемых. Дело нешуточное - людей склоняли к шпионажу. Завербованы японскими шпионами. Шесть священников с Дальнего Востока, имеющие отличные характеристики, имеющие связи с заграницей и огромный авторитет у прихожан, образованные, воспитанные, с богатой родословной.
Приводятся протоколы допросов и свидетелей, и протоколы обыска, опись всего, что нашли. Хотя, кроме почетных званий и наград, никаких существенных улик - это не останавливает следователей.
Следствие ведется с тщательным документированием. Вот и акт о сожжении 130 религиозных книги .
Занимаюсь делом не один день. Но каждый раз ощущение ужаса остаётся в течение всего дня. Я вся нахожусь под впечатлением , будто сама сижу на скамье, в меня кидают вопросами , кричат и ждут ответа.
Чем ближе к концу, тем больше утвердительных ответов. Отчаяние, боль, гнев - не передать, что я пережила вместе с этими осуждёнными. Вот и результат. Постановление. Оно отпечатано на пишущей машинке. А протоколы допросов написаны от руки.
Ужасный конец. Выписка из Протокола Заседания Особой Тройки при УНКВД - РАССТРЕЛЯТЬ.
И последний документ, входящий в эту жуткую папку 1955 года - реабилитация. Посмертная. Приговор был приведён в исполнение незамедлительно.
Заявление на копии, оплата.. и вот в руках держу белые современные листы, заверенные печатями и подписями начальника Архива, дух уже не тот. Но пережитые ощущения ещё долго дают о себе знать.
